Время летело незаметно, не успел оглянуться, как оказалось, что в Зеленях я уже третий месяц. Хотел было нагрянуть в гости к Корню, да Клевер не пустил. Мол, нечего неизвестно где разгуливать без присмотра с неуправляемым даром. Он мне все уши этим прожужжал, недели не проходило, чтоб не напомнил. Я устал объяснять, что дар проявляется лишь когда мне грозит опасность. А какая опасность в Зеленях? Здесь даже погода всегда хорошая, дожди, и те идут большей частью ночью, никому не мешая. Но деда убедить так и не удалось.
Зато в один прекрасный день, когда мы с Эрикой вернулись с озера, во дворе сидел Корешок и поигрывал тесаком, памятным по пути в Зеленя. Хм, не зря друг ножичек столь тщательно выбирал, хороший, видать, отхватил, раз и на родине не расстался с человечьим изделием.
— Привет, Перец, — поднялся на ноги. — Или Тимьяном звать прикажешь?
— Ну, при родичах лучше по позели величать, — я покосился на Эрику, которая с прохладным интересом разглядывала гостя. — Тебе-то, небось, свою кличку слышать неохота?
— Это смотря с каким выражением ты мое имя произносить собираешься, — ухмыльнулся друг, не оставляя без внимания стати моей сестренки. — А это что за малютка? Лапуля о ней знает?
— Я его сестра, Хрен, — надменно заявила айрица. — Двоюродная. И зовут меня Эрика.
— Ласкового солнца и теплого дождя, творящая, — Корень поклонился. И в голосе, и в движениях сквозила едва прикрытая насмешка. Хотя, может, она только мне заметна, потому как хорошо знаю мужика…
— Верного глаза и твердой руки, воин, — сестренка вернула любезность сполна. Уж на что Малинка в начале нашего знакомства относилась ко мне, скажем так, без уважения, но такого ядовитого презрения я в ее голосе ни разу не слышал.
Корня это только позабавило.
— Везет тебе на стрекалок, Перчик, — проговорил вполголоса на северном наречии, пропустив девушку в дом первой с подчеркнутой до издевки вежливостью. — И при этом они оказываются весьма хорошенькими.
— Сочувствую, но эта тоже не про тебя.
Ишь, раскатал губу, жеребчик. М-да, Перец, это что за нездоровые братские чувства? Пару Эрике подбирать уж совсем не твоя забота.
— Да на кой мне зеленобровая?! Дружка такого хватает, — хохотнул Корень, входя в дом.
В присутствии хозяев, впрочем, он стал по-настоящему почтителен, я с удивлением увидел не привычного задаваку, иной раз позволяющего себе что-то вроде надменных капризов, а сурового воина, привыкшего подчиняться установленному порядку и твердо знающего свое место.
Даже дед остался доволен гостем, а уж о Рамонде с Далией и говорить нечего. Одна Эрика смотрела на алобрового айра как на пустое место (надо сказать, это здорово грело, я ведь до сих пор отлично помню, как взирала на этого красавца Малинка).
Клевер радушно пригласил Корня погостить в его доме, тот с благодарностью согласился. С Рамондой друг в родстве не состоял, хотя принадлежали они к одной ветви (названная бабушка происходила совсем из другой части Зеленей), тем не менее алобровая айрица приняла гостя очень сердечно. В общем, как сообщил Корень, когда мы остались одни, он на такой прием и не расчитывал.
— Я раньше с творящими близко не сходился. Всегда считал, что они чересчур много о себе мнят, хранители земли родной. Мы, воины, можем охранить ее ничуть не хуже, может, еще и лучше…
Тема, видно, была наболевшей, потому что друг принялся объяснять, как неосторожо полагаться лишь на волшебство, пренебрегая воинскими искусствами.
— В летописях говорится, бывали годы, когда имеющих дар было так мало, что их сил не хватало на поддержание всей Изгороди в должном состоянии, подпитывали лишь самые уязвимые участки. Нам повезло, что люди не знают о Зеленях, но долго ли продлится их неведение? Айры могли бы уже сейчас не таиться, если б создали войско, обучили годных и склонных к боевым искусствам мужчин. Посмотрел я на людей во время скитаний — большинство уступает нам в силе и ловкости. Хитрость и подлость — это да, этого у них не отнять, но хитрить и мы б сумели. Отпрыски Полевицы отлично ладят с животными. Можно было б организовать отряды боевых хварков или тех же касов…
— Ты, я смотрю, никакими находками не гнушаешься, — вставил я.
— С людьми жить — по-ихнему гадить, — рассердился Корень. — Я не собираюсь напускать хищников на мирные селения, травить ими женщин и детей. Но понимаю, что зверье может весьма пригодиться в военных действиях, выводя из строя вражеских бойцов. Зеленя могли бы стать сильным государством, внушающим соседям страх и уважение. Воины заняли б подобающее место в обществе, творящие, кстати, тоже, — криво усмехнулся.
— Угу-угу, Корешок, слыхал я такие песни. Вижу, долгое пребывание в человечьих землях плохо сказалось на твоей добродетели. Тебя, оказывается, заедает, что воины должны кланяться творящим. При том устройстве, о котором мечтаешь, с отрядами боевых касов и кого-то там еще вояки, несомненно, станут главными. Только меня тогда в Зеленя силком не затянешь. Не люблю муштру и строевые песни. Пожалуй, галеру на воинскую службу не променял бы, если б предложили. Хотя из войска ноги сделать проще…
— Ты по-прежнему все воспринимаешь на извращенный человечий лад! У меня спина не переломится поклониться Клеверу или даже тебе, но я не хочу, чтобы в один прекрасный день, когда владеющих даром опять станет мало, пришли люди и испоганили мою землю, установили здесь свои порядки!
На это возразить было нечего. Наверное, я и впрямь не слишком хорошо понимаю айров и устройство жизни в Зеленях, но после разговора с другом хотя бы разглядел причины его отношения к творящим и моему дару. Это была не зависть, а, скорее, досада на пренебрежние к воинскому искусству, которым сам Корень владел замечательно и справедливо полагал, что оно могло бы приносить большую пользу. Его убеждения разделяли многие молодые айры, в том числе и творящие, но старейшины слышать не хотели о каких-то переменах. Отец Корня, Рогоз, глава воинов, строго придерживался установленного порядка. Мол, проверено веками, и нечего пытаться выглядеть умнее предков.